* * *
За больничным окном, как везде по России, сирень
набухала листвой, зацвела, а потом оржавела...
Я стоял у окна, удивляясь, что вот и не лень
наблюдать это смертное, это привычное дело.
Находила гроза, и белели под ветром кусты,
словно, вывернув плащ шелковистой наружу подкладкой,
как на Троицком рынке, веселые злые персты
каждый шов проверяли и каждую сшитую складку.
Матюгальник небесный вовсю громыхал. Тополя
содрогались, роняя корявые мокрые тени.
С проблесковым огнём промелькнула планета Земля
Миргородскою улицей, Боткинских мимо строений.
Я остался один, но зато, утешая меня,
в темноте что-то булькало, ныло, скрипело, шептало...
Чтобы стало обычным такое скончание дня,
ты и отдал полжизни, но этого, кажется, мало.
ПРОСТО И ЕЩЁ ПРОЩЕ
«Balde ruhest du auch»
«Подожди немного. Отдохнёшь и ты»
Я знаю пригородные рощи:
Там осень своё цветное полощет,
А Гёте выводит алмазный росчерк
В стеклянном осеннем небе —
Мол, отдохнёте, ждите.
Куда полетел из дедова Дома,
Зачем, если всё под Москвой знакомо
И день ото дня всё проще.
Вот поглядите:
Электричка торопится к Оке,
Как девочка на одном коньке, —
Быстрей, быстрее, и вдалеке
Рассыпается лязг и скрежет,
А тем временем Гёте строку к строке
Скрипучим алмазом режет.
Так пусть это будет сентябрь, утро,
Нечто греческое, как лахудра,
Пусть — рядом, но никакой пудры —
Вот именно, за грибами.
Пусть пахнут чистым бельём постельным
Ольховник, тальник и частый ельник,
Пусть пишет в небе крестик нательный:
«Balde ruhest...»
А где? В Барыбино, за Столбами?.. —
Где б ни проснулись.
А там и новембер, от ветра синий.
Рощи стоят в нищете зимней,
Словно вставали они при гимне,
А сесть забыли.
А тишина от дождей — громче.
Там надувной великан топчет
Длинные лужи полей отчих,
Русские мили.
Может, когда-нибудь зимою
Земля снегами лицо умоет.
Пустой сумою вороньи гнёзда
Развешаны за Москвою.
Всё просто, как с тишиною, —
Снег упрощается до дождя,
Замок упрощается до гвоздя,
«Жди» превращается в слово «ждя»...
Не потревожит воздух
Сей грамматический пустячок.
Ах, Домодедово б на крючок,
Но пусть себе в небе пишут.
Да сколько, собственно, нужно ждать,
Чтоб вешенки ледяной наломать?
Месяц? Бери выше?
* * *
Где справедливость, думала корова,
кивая мне и отправляясь в путь.
Когда б жила я в Индии, мабуть
со мной не обошлись бы столь сурово.
Куда меня теперь? — куда-нибудь.
Петров! А если встретимся в столовой?
Я буду, так сказать, вполне готовой —
ты покраснеешь, нет? Не обессудь.
Что я теперь? Подмётка к башмаку,
корявый гребень для твоей любимой.
Я, в сущности, уже и не живу.
Давай, шофёр, гони по большаку.
Ну, где же вы, коровьи херувимы! —
поехали, а то я зареву.
* * *
И.Бродскому
Трудно поверить, что окончена
ваша пря
с российской мовой. Так, маленькие победы
кончаются поражением. Но это не значит — зря,
ведь кроме строк остаются ещё пробелы,
остаётся возможность быть для царей Царя
хотя бы отчимом... И какое дело,
кто их теперь разносит, твои прохоря!
Смерть, на поверку, желтее мела.
Спи спокойно, попросту говоря.
* * *
Улитка бежит, спотыкается, падает, снова бежит...
Уже наклонился внимательный сборщик улиток
к листу винограда, где наша улитка дрожит,
устав от своих — и сказать-то боишься! — попыток.
К МУЗЕ
Бываешь ледянее льда,
но если кто с утра нетрезвый,
ты, как проточная вода,
воспринимаешь форму джезвы.
И помогает иногда.
Но мне-то помнится упорно,
что, замерзая в холода,
любая лопается форма.
Поэтому, пиша сонет,
я вовсе не пишу сонета.
Мне главное — дожить до лета,
как в книге — вычислить сюжет
и уяснить, в который раз,
чем всё закончится у нас.
* * *
Выключи радио. Ради меня.
В эту родительскую субботу
новости ангела Судного дня
нас заморочат до смертного поту.
Всё предсказал Иоанн Богослов.
Ты оглядись. Понимаешь, отныне
в мире других не осталось основ —
только из пламени, только в полымя.
Так что давай коротать вечера,
не различая, где ужин, где завтрак.
Что нам с того, что случилось вчера,
если мы знаем, что сбудется завтра.
3.4.99,
Санкт-Петербург
* * *
Горе наше нежное, Воскресенье Вербное.
Сутолока снежная, тающая, нервная.
То ещё, наверное, подрастает лето —
с мокрою фанерою, ржавым бересклетом,
щёлканьем рогаток, криками мальчишек...
Как чего, — так нету, а ничего — излишек...